Город, которого нет на карте. Приключения вилисы

Всем привет! Вот и выходные, и продолжение истории, которую не дочитали тут.

Плохо живётся вилисам, доложу я вам! Это существа очень древние, появились они одновременно с дождевыми облаками, и могут считаться почти ровесниками нашего мира, но… ирония судьбы: с момента своего появления, и до исчезновения как правило в результате несчастного случая или злого умысла (сами по себе они бессмертны, как круговорот воды в природе), они остаются детьми. Со всеми вытекающими — более «взрослые» фейри их опекают, оберегают и вообще всячески осложняют им жизнь. Ни на один праздник волшебного народа, кроме Нового Года, вилисы не допускаются. Ну, слишком взрослые у фейри праздники, и сколько вилисы не верещат, что они старше всех на свете, даже старше драконов, попробуйте проверещать это убедительно, если в вас роста метр с кепкой в прыжке с табуретки, считая раскрытый двойной парашют, да вдобавок ваши магические способности лежат в узко специализированной области управления погодой!

Вилька сидела одна — не считая стайки травянчиков, но с ними даже не поговоришь толком. Она мстительно налопалась сладостей вместо ужина, горячее молоко заменила холодным апельсиновым соком, а Таль всё не возвращалась, даже чтобы её поругать. Уже начало казаться, что живот болит, а Таль всё не было.

Уже давным-давно маленьким вилисам (да и не маленьким) пора было спать, а наперстянковая фея, присматривавшая за Вилькой вместо старшей сестры, как ушла на праздник осеннего Равноденствия, так и провалилась. Даже туфли не надела — Вилька проверяла, они так и лежали там, куда вилиса спрятала их в надежде получить выкуп в виде разрешения хоть одним глазком взглянуть на праздник (говорят, должны были короновать нового Короля Самайна).

Вилька пробовала читать, прочитала аж половину зануднейшего учебника по сезонной магии (и какой выродок придумал, что дети должны ходить в школу?), а Таль всё не шла.

Уже совсем стемнело, летний день наперстянковой феи превратился в летнюю ночь.

Наконец послышались мягкие шаги по густой траве, и Вилька встрепенулась было, но это оказался Тучка, её облачный пони.

— Привет, — сказала ему Вилька, — ты чего какой сумрачный?
— Я был в апрельском лесу сейчас… вернее, промчался мимо — там разгром дичайший, ни единого подснежника не осталось, и пахнет… пахнет осенью.
— А Лант? — встревожилась Вилька.
— Не видел.
— И Таль должна быть с ним! Вот почему её так долго нет — что-то случилось! Туч, надо ехать на выручку!

— И сразу Туч, — проворчал Тучка, — а ты подумала о том, что в осеннее Равноденствие твоих фей вполне могли сожрать? Просто потому, что выбирают очередного безумного зимнего короля, а это всегда сопровождается жертвами и разрушениями — по крайней мере, всегда сопровождалось на моей памяти.
— И думать не желаю таких гадостей!!! — взвилась Вилька, — Где мой шлем?

Она нахлобучила лётный шлем — свой любимый головной убор — вскочила в седло, назначила старшим синего травянчика Мышигуню и скомандовала:
— Вперёд, Тучка!

Лес встретил их густым туманом.

И Тучка оказался прав: туман был осенним. Серое небо, раскисшая грязь… в овраге тускло мерцал огонёк. Вилька направила Тучку в ту сторону, и вскоре они увидели дом. Нет, развалюху. Жуткие руины, в которых светилось единственное уцелевшее окошко.

— Фу-ты, ёлки, — шёпотом выругалась Вилька, — оно стоит точно на месте дома Ланта, но оно большое и совсем того гляди рухнет! Туч, что скажешь?
— Валим отсюда, вот что я скажу, — буркнул пони, — я чую брухи, а брухи набивают брюхи, и жрут кого попало, вилис им вечно мало!
— Это детская страшилка, — зло зашипела Вилька, порядком напуганная, а с перепугу она обычно злилась, — и если ты трусишь — то и оставайся тут один на улице, а я пойду и разузнаю, нет ли тут каких следов!

Тучка очень обиделся на обвинение в трусости, но и возразить ничего не мог — ему в самом деле было отчаянно страшно. Вилька сделала суровое лицо и храбро толкнула дверь. Дверь не открылась, но зато отвалилась гнилая доска, так что в образовавшуюся дыру вилиса вполне пролезла. В доме было сумрачно, пыльно и паутинно. Дом Ланта выглядел совершенно иначе, хотя под мрачное настроение хозяина мог запросто захлопнуть окна, погрузив комнаты в полумрак. И всё же… вот в той стороне в домике шидхе была комната с окном на потолке, Лант любил там сидеть и просто таращиться на небо. Таль притащила в эту комнату несколько кадок, насажала цветов, связала плед и кучу подушек — и Вилька частенько стала тоже зависать в этой комнате, даже ночевать оставалась, потому что засыпала под карусель созвездий, танцующих над окном в потолке. Но сейчас комната была другой, хотя тоже пустой и просторной. Окно было в стене, выходило на унылую болотистую пустошь, а на витраже неслась вскачь Дикая Охота. Напротив окна на возвышении лежала пыльная бархатная подушка, а на ней…

— Ух ты! — присвистнула Вилька, — Какое сокровище! Интересно, мне налезет? Прям корона…
Достать корону удалось не без труда, лежала она высоковато для маленькой вилисы, а взлететь оказалось неожиданно трудно и болезненно, как перед Самайном, окончанием сезона полётов. Главной причиной ненависти Вильки к зиме была сезонная невозможность летать. Но корону она всё же достала и примерила.

Та оказалась велика и норовила сползти на глаза.

Вилиса огляделась в поисках зеркала, и вдруг… случилось столько разных «вдруг», что трудно выбрать, с которого начать. Корона словно съёжилась по размеру детской головёнки.

Запахло цветами, и Вилька, ощупав рогатый головной убор, убедилась, что самоцветы в серебре благополучно превратились в живые цветы.

«Блеск, — подумала она, — сломала корону!» Она торопливо пристроила корону обратно на подушке, и в этот момент в зал с противоположных сторон (и какой идиот придумал такую кучу дверей?) ворвались брухи.

— Попалась, мягонькая вилиска! Отнесём её на обед Королю Самайна! — они были какие-то подозрительно одинаковые, с застывшим в глазах голубым льдом, только у одной волосы были как ночь, а у второй — как заря.

— Мы тебя не больно скушаем, — проворковала ночеволосая.
— Меня без хрена не сожрёшь!!! — и Вилька ринулась на свободу, кусаясь и царапаясь не хуже дикого котёнка, и примерно так же дико вопя.

Ей удалось извернуться, цапнуть ночеволосую брухи за палец и выскочить из зала, потеряв любимый шлем. И уже не слышала, как укушенная укоризненно сказала сестре:

— Это всё ты! «Мягонькая вилиска»! — передразнила она, — Кто вообще сказал, что вилис едят? Ты посмотри, она же мне палец чуть не откусила! Она же хищная! Я её боюсь…
— А она может оказаться ещё и заразной! — подхватила идею Заринка, — Заразишься от неё… вилисностью! Будешь добренькая и мимишная… я тебя боюсь!

А Вилька неслась по коридорам, скрипучим гнилым лестницам, пару раз обрушила перила и чудом не сверзилась сама. Ей казалось, что зимние сёстры гонятся за ней с волчьим упорством, которым славились брухи. Она с разгону влетела в очередную дверь, даже не задумавшись, что в щели виден огонёк…

Память играла в прятки. Память тренькала колокольчиком, но потом прижимала язычок звонка рукой и прокрадывалась за спиной на бесшумных лапках, не дав себя поймать.

От горькой можжевеловой настойки уже тошнило, но он просто не представлял, куда ещё девать унылые пустые вечера. Дней у него больше не было, только вечера и ночи, однообразно тёмные, безлунные, со слепым холодным дождём, переходящим в режущий кожу снег.

Время безвременья. Он нашёл в Чертогах библиотеку, рылся в ней самозабвенно, потеряв счёт времени, но так и не откопал ничего дельного.

Книги на койне, гэлике, латыни, неразборчивая арабская вязь с живыми картинками — чего там только не было.

Не было только ответа, как вернуть память.

Нет, запоминал он отлично, но вот вспомнить… вспомнить не мог.

Хотелось пойти побиться головой о стену.

Попробовал — не помогло. И вдруг, когда он почти прикончил очередную фляжку мерзкой можжевеловки, думая о том, что если бы был человеком, то уже бы стал законченным алкоголиком, как все, кто пьёт в компании зеркала, дом сотрясся от диких звуков.

Трещали доски — просто так и сломанные, кто-то топал, нёсся на козьих копытцах не разбирая дороги, да ещё и дико вереща. Источник топота и визга приближался, с треском распахнулась дверь, и в комнату влетела маленькая вилиса, при виде которой сердце почему-то на миг замерло на полутакте. Вилиса даже не затормозила, так и врезалась в него, и тут же вскарабкалась к нему на колени и повисла на шее, вереща:

— Лантик, ой, Лантик!
— Тише ты, — он попытался отодрать от себя девчонку, но не преуспел.
— Лант, ты меня не узнаёшь, что ли?
Лант? Это… его имя?! И он узнал её, определённо узнал — вот именно эту вилису вспоминал он, когда его свита, дурачась, обсуждала охоту на маленьких и мягоньких.

— Узнал, узнал… только имя не помню… вообще не помню, ни твоё, ни своё…
— Ой, — ужаснулась вилиса, — И ты всё-всё забыл? И Таль?
— Таль? — слово отозвалось тупой болью где-то глубоко внутри, глухой тоской по несбывшемуся, — Кто это?

— Не может быть, чтобы ты не помнил! Вы же… вы же так любили друг друга!
Так вот в чём дело!
— Я теперь Король Самайна, — сказал он.
Вилиса непонимающе хлопала глазами, а ему не хотелось ничего пояснять. Пояснять, что Короля Самайна выбирают силы, с которыми простым фейри не тягаться, что выбор зависит от многих причин, и что в числе этих причин то, что среди фейри называют «беспокойным сердцем», когда двое вдруг обнаруживают, что жить не могут без того, чтобы обмениваться друг с другом магией, отчего эта энергия удваивается и мир вокруг влюблённых фей расцветает… а потом настаёт осеннее Равноденствие. Легенды о том, что любовь будто бы живёт с весны до осени, основаны на реальных фактах. Только не из человеческой реальности. У людей любовь на девяносто процентов состоит из химии и на десять из магии, и может возникнуть и пройти когда угодно. У фейри любовь — чистая магия, как и сами они, и потому не проходит, но… Те силы, что выбирают Короля Самайна, всегда выбирают влюблённого. А его возлюбленная становится той жертвой, чья гибель усиливает его магию настолько, что он получает возможность без вреда для себя касаться хладного железа, легко странствовать между мирами, водить Дикую Охоту на грозовой туче, имеющей облик коня и кличку Мрак… и совершенно не хочет жить. Именно поэтому Короли Самайна меняются. Охоту на сильную и опасную нежить они воспринимают отнюдь не как развлечение…

— Лант, — вилиса тронула его за ухо, чего он не выносил, но ей было можно, — Лант, ты меня пугаешь!
— Я сам себя боюсь, — признался он, и вдруг словно светлячок в беспросветной ночи в голове вспыхнуло имя, — Вилька!
— Правильно! — обрадовалась козявка, — Ты вспомнил! И Таль вспомнишь, я уверена! И мы ещё им всем покажем, да?

— Несомненно. Слушай, ты голодная наверное, да и спать пора некоторым…
— Ой, ты прямо как Таль! — заныла вилиса, но не стала спорить и возражать против кормёжки.
Уснула она быстро, только головёнка коснулась подушки. Волчата опасливо прокрались посмотреть на неё и рассказали, какое злобное и опасное существо он приютил, продемонстрировав в доказательство замотанный в паутину укушенный палец Элли.

Лант посмеялся, и неожиданно ему в голову пришла ослепительная мысль. Ведь он Король Самайна, и в свой день имеет власть над временем!

А если так, то он может вернуться — вернуться в тот день, в осеннее Равноденствие, и отыскать свою возлюбленную!

А там… там будет видно.

С этой мыслью он и заснул, и во сне видел…





Продолжение следует! В Лысогорске сегодня будет свадьба, так что к вечеру ждите топик ;)