Доминион. 50. Побег.

Лагерь в горах ютился в небольшой, изрезанной высохшим руслом реки долине. Снег растаял, и все склоны теперь зеленели мягкой тонкой травой, которую безжалостно топтали грубые сапоги узников, трудившихся над постройкой моста. В пору Доминиона мост соединял Вергару и южную часть провинции с горными поселениями и несколькими городками, затерявшимися на плато. В год смуты мост взорвали, подложив под основания несколько бочек с северным огнем, и горные жители оказались отрезаны от мира. Впрочем, лишь благодаря этому им удалось сохранить имущество и свои дома целыми, а самим не погибнуть в пожаре гражданской войны.

...- Эй ты! Наверх! — один из надсмотрщиков махнул рукой на хлипкие леса, прилепившиеся к строящейся арке основания нового моста. Джи молча заковылял к подъемнику, представлявшему собой узкую площадку из сколоченных досок на тросе, закрепленном где-то наверху. Весеннее солнце слепило глаза, пока рычаги поднимали его наверх, он смотрел на ярко-синее, по-летнему чистое небо, на цветущую весну в равнине, стараясь не думать о парне, который сорвался с лесов два дня назад и сломал себе шею. Он лежал внизу, на камнях, как сломанная марионетка, пока двое надсмотрщиков не отнесли тело в ближайшую канаву у кромки леса.
Наверху у него закружилась голова, и он прислонился к шершавому перетертому канату подъемника. Работа была не сложной — знай разгружай на верхушке обточенные бревна и деревянные чурки. Но стоит не рассчитать движение, сделать слишком широкий шаг, и хлипкая конструкция опасно накреняется, от высоты все кружится перед глазами и затылок колет иголками страха. Для работы на подъемнике с него сняли кандалы, и хотя бы больная нога теперь причиняла меньше мучений.

В короткий обеденный перерыв, наспех перекусив, Джи долго смотрел вверх, где на высоте почти в две трети лиги раскачивался подъемник, отсюда казавшийся точкой. Он понимал, что день, а может, час отделяет его от смерти, каждую секунду он рискует сорваться вниз, но даже это уже не пугало. Внутри росло новое чувство, сродни возмущению, неприятию этому приговору. Не желает он сдохнуть так, как другие, не желает, чтобы Витней получил свое! Только не так! Джи перевел взгляд на кромку леса, вплотную примыкавшего к лагерю, потом на троих надсмотрщиков, сидевших поодаль и поглощенных разговором. Он знал, что в новом лагере есть собаки, натасканные на поиск беглецов, и теперь с холодным спокойствием прикидывал свои шансы на побег. Теперь весна, он не замерзнет в снегу. И пойдет вверх, в горы. На западе они становятся пологими, там расположена Босана, крупный город, в котором легко затеряться, если знать все тайные улочки. А будучи Коадьютором, он досконально изучил жизнь мелких воров и смутьянов города. Он криво усмехнулся собственным мыслям — прошлое казалось ему нереальным, невозможным. Он не имеет с ним ничего общего, не знает, кто такой лорд Коадьютор.
Послеполуденное солнце пекло уже не так сильно, уставшие каторжники не торопились возвращаться к работе, лениво переговариваясь и перебрасываясь шутками. Даже их надсмотрщики не гнали их на работу, тоже наслаждаясь прохладными часами. Лес сомкнулся над ним, укрывая и принимая в свое нутро. Он шел быстро, припадая на больную ногу, но не обращал внимания на боль. Когда Джи перешел на бег, покалеченная лодыжка взорвалась острой болью, и он едва не закричал, но не остановился. Сердце набатом выстукивало в груди: беги! Беги! Беги! Теперь нельзя ни останавливаться, ни сомневаться. Скоро его отсутствие обнаружат, и тогда… Джи отбросил ненужные мысли. Думай только о лесе. Нужно найти реку и идти вверх по ней. Он знал, где-то поблизости течет река, из тех холодных бурных рек, что несут свои мутные воды с вершин Шуттеркрона в долины и не замерзают до конца даже в разгар зимы. Руками он отодвигал ветви, хлещущие по лицу и плечам, от бега в груди закололо и он жадно втянул раскаленными легкими сырой свежий воздух. Лес кругом был одинаковый: вековые разлапистые ели раскинули ветви-руки, словно воздев их в немой молитве небесам, мшистый ковер под ногами затруднял движение, несколько раз он споткнулся о корни упавших деревьев, неловко задел больной ногой сухую ветку и та глубоко вспорола кожу чуть выше щиколотки. От боли у него перехватило дыхание и на миг потемнело в глазах. Больше всего Джи боялся, что потеряет сознание. Тогда все кончено! Одна мысль, что побег закончится так же, как в Вергаре, наполнила его злым отчаянием и яростью. Кое-как он перемотал порез лоскутом, оторванным от рубахи. Руки дрожали мелкой дрожью и ему никак не удавалось затянуть узел на окровавленной тряпке. Наконец, вечность спустя, он выпрямился, заковылял вперед, тяжело опираясь на сломанный узловатый сук.
Он не помнил, сколько идет, только тупо удивлялся, что позади не слышно еще собак и его преследователей. Мертвая тишина леса вдруг ожила, теперь он различал и пение птиц, и шум деревьев, и какой-то новый звук. Не сразу до замутненного сознания дошло, что звук этот — шум воды, а значит, река близко. Он заспешил вперед, палкой отодвигая ветки.

Река оказалась шире, чем он предполагал. Лесная просека заканчивалась крутым обрывом, на дне которого перекатывалась грязно-бурая стремительная вода, несшая с собой корни деревьев, сухие сучья и мусор. Кое-как ему удалось спуститься, цепляясь пальцами за скользкую сырую землю. Без сил он опустился прямо в ил и принялся стаскивать тяжелые сапоги, морщась от боли. Тряпица вся пропиталась кровью, но менять ее Джи не стал. Он зашвырнул сапоги на середину реки и минуту смотрел, как их уносит течением, потом с наслаждением опустил раненую ногу в воду. Боль от холода стала сразу глуше. Вот бы никуда больше не бежать, просто сидеть здесь… и ни о чем не думать… Вся прежняя жизнь: служба Императору, застенки, Виттория, каторга, казались сейчас принадлежащими другому человеку. Он же — просто загнанное животное, смертельно уставшее, затравленное, полуживое… Сквозь шум реки он уловил новые звуки, хоть они и не сразу достигли его сознания. Вдалеке лес оглашало пронзительное собачье тявканье. Нужно было встать, идти, бежать, но Джи никак не мог заставить себя подняться. Он хрипло отчаянно рассмеялся, откинув голову, глядя мутным взглядом на тихий лес вокруг. Ну конечно! Он был глупцом, если воображал, что ему — хромому полутрупу, удастся уйти от преследования, от собак! Самонадеянный глупец! Он все смеялся, даже поднявшись и шагнув в воду. Дно было каменистым и скользким от ила, и он и сам не понимал, каким чудом не оступился, добравшись почти до середины реки. Здесь течение было особенно сильным, вода достигала груди, от холода он дрожал, но все это были лишь второстепенные, не имевшие сейчас значения вещи. Нужно идти вверх по реке, чтобы сбить ищеек со следа, и Джи упрямо делал шаг, потом другой… В конце-концов, больше ничего не оставалось. Собачий лай слышался то ближе, то дальше, он перестал ориентироваться и просто брел вверх по течению, едва чувствуя ноги. Потом где-то совсем рядом послышалась возня, собачье тявканье, потом повизгивание, когда одну из них ударили плетью. Они потеряли след, — понял Джи. Он повернул к противоположному берегу, более пологому, чем тот, где он спускался в воду. Тяжело оперся на раненую ногу, и тут дно резко ушло вниз, а его с головой накрыла мутная ледяная вода. Стремнина оказалась глубокой и коварной. Течение подхватило его, цепко оплело невидимыми нитями, потащило вниз. На миг промелькнула мысль, что вот он, конец, не такой страшный, как казалось прежде. Земля и небо перевернулись, разом потемнели. Бороться с водой не было сил, он устал, смертельно устал. На несколько мгновений ему удалось вынырнуть на поверхность, отчаянно рассекая воду руками. А потом они налились будто свинцом. Захлебываясь ледяной водой, он увидел кромку неба над опрокинутыми соснами. Сквозь тучи проглянуло солнце, позолотив водную гладь, и в этом теплом неверном свете Джи увидел, как над ним склоняется Виттория, ее волосы падают ему на лицо, мешая дышать, забиваясь в нос и в рот, но это перестало быть важным. От ее близости защипало глаза, и он протянул руку, чтобы коснуться ее, убедиться, что она осязаема. Виттория улыбнулась, так матери улыбаются своим детям, а потом и она, и весь мир исчезли в темноте.